Едва яснеют огоньки. Мутнеют склоны, долы, дали. Висят далекие дымки, Как безглагольные печали. Из синей тьмы летит порыв… Полыни плещут при дороге. На тучах – глыбах грозовых — Летуче блещут огнероги. Невыразимое – нежней… Неотразимое – упорней… Невыразимы беги дней, Неотразимы смерти корни. В горючей радости ночей Ключи ее упорней бьются: В кипучей сладости очей Мерцаньем маревым мятутся. Благословенны: – жизни ток, И стылость смерти непреложной, И – зеленеющий листок, И – ветхий корень придорожный.
Развалы
Есть в лете что-то роковое, злое… И – в вое злой зимы… Волнение, кипение мирское! Плененные умы! Все грани чувств, все грани правды стерты; В мирах, в годах, в часах Одни тела, тела, тела простерты, И – праздный прах. В грядущее проходим – строй за строем — Рабы: без чувств, без душ… Грядущее, как прошлое, покроем Лишь грудой туш. В мятеж миров, – в немаревные муки, Когда-то спасший нас, — Простри ж и Ты измученные руки, — В который раз. Октябрь 1916Москва
Вячеславу Иванову
Случится то, чего не чаешь… Ты предо мною вырастаешь — В старинном, черном сюртуке, Средь старых кресел и диванов, С тисненым томиком в руке: «Прозрачность. Вячеслав Иванов». Моргает мне зеленый глаз, — Летают фейерверки фраз Гортанной, плачущею гаммой: Клонясь рассеянным лицом, Играешь матовым кольцом С огромной, ясной пентаграммой. Нам подают китайский чай, Мы оба кушаем печенье; И – вспоминаем невзначай Людей великих изреченья; Летают звуки звонких слов, Во мне рождая умиленье, Как зов назойливых рогов, Как тонкое, петушье пенье. Ты мне давно, давно знаком — (Знаком, быть может, до рожденья) — Янтарно-розовым лицом, Власы колеблющим перстом И – длиннополым сюртуком (Добычей, вероятно, моли) — Знаком до ужаса, до боли! Знаком большим безбровым лбом В золотокосмом ореоле.
Тела
На нас тела, как клочья песни спетой… В небытие Свисает где-то мертвенной планетой Все существо мое. В слепых очах, в глухорожденном слухе Кричат тела. Беспламенные, каменные духи! Беспламенная мгла! Зачем простер на тверди оледелой Свои огни Разбитый дух – в разорванное тело, В бессмысленные дни! Зачем, за что в гнетущей, грозной гари, В растущий гром Мы – мертвенные, мертвенные твари — Безжертвенно бредем?
Асе
Уже бледней в настенных тенях Свечей стекающих игра. Ты, цепенея на коленях, В неизреченном – до утра. Теплом из сердца вырастая, Тобой, как солнцем облечен, Тобою солнечно блистая В Тебе, перед Тобою – Он. Ты – отдана небесным негам Иной, безвременой весны: Лазурью, пурпуром и снегом Твои черты осветлены. Ты вся как ландыш, легкий, чистый, Улыбки милой луч разлит. Смех бархатистый, смех лучистый И – воздух розовый ланит. О, да! Никто не понимает, Что выражает твой наряд, Что будит, тайно открывает Твой брошенный, блаженный взгляд. Любви неизреченной знанье Во влажных, ласковых глазах; Весны безвременной сиянье В алмазно-зреющих слезах. Лазурным утром в снеге талом Живой алмазник засветлен; Но для тебя в алмазе малом Блистает алым солнцем – Он.
Россия
Луна двурога. Блестит ковыль. Бела дорога. Летает пыль. Летая, стая Ночных сычей — Рыдает в дали Пустых ночей. Темнеют жерди Сухих осин; Немеют тверди… Стою – один. Здесь сонный леший Трясется в прах. Здесь – конный, пеший Несется в снах. Забота гложет; Потерян путь. Ничто не сможет Его вернуть. Болота ржавы: Кусты, огни, Густые травы, Пустые пни!
Слово
В звучном жаре Дыханий — Звучно-пламенна мгла: Там, летя из гортани, Духовеет земля. Выдыхаются Души Неслагаемых слов — Отлагаются суши Нас несущих миров. Миром сложенным Волит — Сладких слов глубина. И глубинно глаголет Словом слов Купина. И грядущего Рая — Тверденеет гряда, Где, пылая, сгорая, Не прейду: никогда!
Асе
Те же – приречные мрежи, Серые сосны и пни; Те же песчаники; те же — Сирые, тихие дни; Те же немеют с отвеса Крыши поникнувших хат; Синие линии леса Немо темнеют в закат. А над немым перелеском, Где разредились кусты, Там проясняешься блеском Неугасимым – Ты! Струями ярких рубинов Жарко бежишь по крови: Кроет крыло серафимов Пламенно очи мои. Бегом развернутых крылий Стала крылатая кровь: Давние, давние были Приоткрываются вновь. В давнем – грядущие встречи; В будущем – давность мечты: Неизреченные речи, Неизъяснимая – Ты!
Дух
Я засыпал… (Стремительные мысли Какими-то спиралями неслись; Приоткрывалась в сознающем смысле Сознанию неявленная высь) — И видел духа… Искрой он возник… Как молния, неуловимый лик И два крыла – сверлящие спирали — Кровавым блеском разрывали дали. Открылось мне: в законах точных числ, В бунтующей, мыслительной стихии — Не я, не я – благие иерархии Высокий свой запечатлели смысл. Звезда… Она – в непеременном блеске… Но бегает летучий луч звезды Алмазами по зеркалу воды И блещущие чертит арабески.
Утро (и-е-а-о-у)
Над долиной мглистой в выси синей Чистый-чистый серебристый иней. Над долиной, – как извивы лилий, Как изливы лебединых крылий. Зеленеют земли перелеском, Снежный месяц бледным, летним блеском, — В нежном небе нехотя юнеет, Хрусталея, небо зеленеет. Вставших глав блистающая стая Остывает, в дали улетая… Синева ночная, – там, над нами, Синева ночная давит снами! Молньями как золотом в болото Бросит очи огненные кто-то. Золотом хохочущие очи! Молотом грохочущие ночи! Заликует, – все из перламутра Бурное лазуревое утро: Потекут в излучине летучей Пурпуром предутренние тучи.